Latest News

дома » Интересное » «Я не простила своих врагов»

«Я не простила своих врагов»

Майя Плисецкая о роскоши, зависти, диете и русском балете

Она всегда была против. Против режима — дочь «изменника родины» танцевала в главном театре страны. Против идеологии — звезда советского русского балета всегда была беспартийной. Против возраста — продолжала выходить на сцену, когда по балетным меркам давно уже считалась старой. В училище ее прозвали «рыжей вороной», а на сцене — «королевой лебедей». Сама же она признавалась, что тот самый «взмах крыла» подсмотрела в зоопарке у птиц, а не у более опытных артистов. Майе Плисецкой поклонялись, ее ненавидели. 20 ноября исполняется 90 лет со дня рождения великой балерины. «Лента.ру» публикует ее самые яркие высказывания.

«Я родилась через год после смерти Ленина, а когда умер Сталин, мне было двадцать семь лет и три с половиной месяца. Возраст для балерины не юный. Половина профессиональной жизни была позади. А потом были эпохи Брежнева и Горбачева, которые мне принесли много горьких разочарований. Из-за того, что родилась на российской земле, я исчисляю свою жизнь эпохами «царствования» наших вождей. Ни одной моей коллеге из Финляндии или Франции не придет в голову соизмерять этапы своей биографии по именам президентов или премьер-министров».

«Мой дед был зубной врач, жили мы на Сретенке. Там я родилась. Я думаю, что бабушка не занималась никакими профессиями, потому что она воспитывала детей, которых у нее было очень много».

(О матери) «Она играла узбечек, а всегда в Азии были сплошные трагедии. Фильмы, как и в Индии, всегда были невероятно трагичные, просто душераздирающие. И вот, она играла прокаженную, где ее топтали лошади. Какой-то другой фильм, где ее сжигали живьем в каком-то доме. Вообще, я просто обрыдалась, хотя она сидела рядом со мной в кинотеатре, держала меня за руку и говорила: «Я здесь, я с тобой», а все равно я сердилась, что она мне мешала плакать».

«А я что — должна была говорить, что Сталин был золото? Этого не будет никогда. Ни при какой власти я этого не скажу».

«Как только у нас кого-то начинали поливать грязью, иностранцы тут же вострили ушки: «Как это такого-то притесняют? Давайте его раскрутим, поддержим!» И очень многие на этом играли — музыканты, писатели, балетные. Раз ты беглец, преследуем властью, значит, ты художественно значим, наверху положения. Это и сейчас существует».

«Мой отец, которого расстреляли в 1938 году, верил, что система человеческих отношений в новом строящемся обществе будет справедливее, чем в прошлых веках. Но десятилетия идут, а система человеческих отношений к лучшему не меняется».

«Мне иногда кажется, что сначала на свет появляется зависть, а следом рождается человек».

«Не уверена, что высшее проявление ума — это доброта. Добряки бывают и набитыми дураками».

«Я не простила своих врагов и не собираюсь этого делать. С какой стати? За что мне их прощать, скажите на милость? Люди не меняются, это мое глубокое убеждение. И пусть знают, я ничего не забыла и ничего не простила».

«Когда нас с Щедриным приглашают куда-то и помещают в какую-нибудь гостиницу шикарную, на меня это давит. Как-то не привыкли мы роскошествовать».

«Я не нахожу радости в том, чтобы шиковать. Я нахожу в этом заботы. Если иметь дом, его же надо убирать, содержать. Караул!»

«В жизни я намного проще и обычнее, чем люди думают».

«По молодости я никогда не красилась — это было немодно. На знаменитой фотографии с Кеннеди в Белом доме у меня совсем нет макияжа — мне тогда это и в голову не приходило».

«Вот я вам приведу пример — Пьер Карден. Он от природы элегантен, поэтому он и своих клиентов одевает элегантно. Поэтому я уже много лет одеваюсь только у него. Он фантастически чувствует стиль. Он не думает: «Вот я сейчас встану и буду элегантным». При этом сам может ходить в чем попало — в своих вещах, конечно, но пальто может быть с завернутым внутрь воротником, или пуговица на животе расстегнута, потому что он вечно спешит».

«Я люблю зеленый, желтый, красный. И черный очень элегантный. И все остальные цвета тоже».

«Хлеб с маслом — лучшее, что придумали люди».

«Да, пиво люблю!»

«Я ела всегда много. И вес мой был чуть-чуть больше, чем нужно. Бывали периоды, когда я худела, но неумышленно — просто из-за репетиций не успевала поесть».

«У балетных вообще диеты нет, потому что много работают, все сгорает, и просто некогда толстеть».

«Вначале было слово, так считается. А я думаю, что вначале был жест, потому что жест понимают все, а слово не все».

«Однажды я сказала Славе Ростроповичу, что Родион подарил мне «Даму с собачкой». Он говорит: статуэтку? Я говорю: нет, балет!»

«Ваганова делала балерин почти из ничего. Даже с никудышными данными они знали, как надо делать. Многие, кто тогда были наверху положения, сегодня танцевали бы в кордебалете».

«На каком-то из первых балетных конкурсов я оказалась в жюри рядом с Улановой. И вот одна танцовщица поднимает ногу практически в прямой шпагат, за ухо. Уланова наклоняется ко мне и говорит: «Девочка ошиблась адресом». И танцовщица не прошла на третий тур».

«Некоторых вещей я не понимаю. Потому что учили в московской балетной школе неважнецки — а танцуют в театре хорошо. Хотя если анализировать, то понятно — мир открыт, смотрят других, смотрят себя на видео, а это лучший педагог».

«Сейчас танцуют лучше. У нас черт знает какая форма была у балерин. Маленькие коряги, каракатицы. А сейчас девочки как модели. Мужской танец вырос неслыханно».

«Раньше мы говорили: «Балет — это не художественная гимнастика». Сейчас балет и гимнастика сравнялись по сложности. Но, следуя за техникой, многие забывают про эмоции. Из танца ушла душа».

«Мужчинам всегда нравились красивые фигуры. Я не думаю, что балерины покоряли их своим умом».

«(Елизавета) Гердт говорила: ты висишь на палке, как белье на веревке».

«Если можно было сделать комбинацию один раз, я делала ее один, а не десять. Не всегда получалось фуэте, иногда выходило, иногда нет. Ну и что! И даже сейчас я думаю, что благодаря своей лености я сохранила ноги».

«Я никогда не стремилась танцевать инфантильные роли».

«У меня 165 сантиметров, рост средний, нормальный, смотря как считать, потому что по сравнению с маленькой это действительно немало. Но по сравнению с тем, какие теперь, когда до метра восьмидесяти доходят, тогда я маленькая».

«У Бежара я танцевала, у Ролана Пети. Вот интересно: я абсолютно признаю Баланчина. Но лично не хотела бы у него танцевать. Это не мое, у него слишком абстрактный танец. Когда я танцевала «Умирающего лебедя» в Индии, никто не спрашивал, про что этот танец — все понимали. А когда танцевала па-де-де из «Дон-Кихота», спрашивали. А я и сама не знаю, про что это. Про тридцать два фуэте. Это техника, а люди любят понимать, сопереживать».

«Я танцевала по крайней мере десять версий «Лебединого озера», а везде было написано: Петипа».

«Я бы не сказала, что я уж очень дисциплинированный человек. Конечно, я не разогревалась перед спектаклем горячим душем, как одна прима-балерина, но я помню, как Елена Михайловна Ильющенко мне кричала: «Боже мой, уже третий звонок, а она еще только красит ресницы»».

«Обладать кистью живописца — вот чего бы мне хотелось. Но я этого никогда не пробовала. Это, знаете, как в анекдоте: «Вы играете на скрипке?» — «Не пробовал, но, наверное, играю»».

«Лиля Брик была невероятно противоречивым человеком по отношению абсолютно ко всем. Без исключения. В это противоречие попала и я. Она и Эльза, ее сестра, — это были две умнющие ведьмы, которые находили удовольствие в том, чтобы постоянно портить жизнь друг другу».

«Наглость — она обескураживает».

«Я с детских лет не в ладах с неправдой. Она меня коробит пуще красной тряпки. И в искусстве, и в жизни».

«Я очень требовательная. И к себе тоже. А если считают, что это плохой характер, что я могу поделать? Измениться труднее, чем за волосы себя поднять».

«Я себя грызу. Всегда».

«Когда я вижу сейчас голых, таких, сяких на сцене, я радуюсь и потираю руки: вот вам, ешьте! Нам-то ничего не разрешали! Ведь получалось, что коммунисты в шубах делали своих детей…»

«В горбачевские времена после ухода из Большого, а потом вовсе со сцены я оказалась перед проблемой: все, что заработала в Большом, превратилось в ничто. Нам с Родионом надо было позаботиться о хлебе насущном. И мы принимали предложения, поступающие из разных уголков мира, я участвовала в работе над спектаклями, он писал музыку».

«Пробок стало еще больше. Сколько уже на моей памяти было дано обещаний их убрать, но ни одно не выполнено. Я не привыкла опаздывать. И во всем мире не опаздываю, а в Москве не получается».

«Я вам скажу без хвастовства: мне нечему завидовать. Господь дал мне способности и неплохие данные, в Большом театре я перетанцевала уйму балетов, у меня, похоже, мировая слава. И главное — у меня прекрасный муж, чего же мне еще желать?»

 

Facebooktwitterredditpinterestlinkedinmail
 

Около

Добавить комментарий

%d такие блоггеры, как: